Астраханской области

Агентство населения Астраханской области продолжает рассказ о тружениках тыла. На этот раз о тех, кто трудился на рыбодобыче и переработке.

В начале 1943 года рыбная промышленность округа (ставшего после отделения от Сталинградской - Астраханской областью)  была представлена тремя трестами: Волго-Каспийским государственным рыбным трестом, объединявшим 31 береговой рыбозавод, 10 плавучих рыбозаводов и 22 моторно-рыболовных станции, которые обслуживали 103 рыболовецких колхоза Астррыбакколхозсоюза (АРКС); Республиканским Государственным рыбным трестом, объединявшим 8 рыбозаводов и 20 рыболовецких колхозов; Калмыцким трестом, объединявшим 4 рыбозавода, 2 плавзавода, 4 МРС и 23 колхоза. Все они имели напряженные производственные планы.
     Годовой план по рыбодобыче рыбная промышленность округа выполнила досрочно -  к 1 ноября 1943 г., дав стране 2 млн. центнеров рыбы.  Какой ценой – это уже другой вопрос. В январе 1943 г. Президиум ЦК профсоюза работников рыбной промышленности Юга одобрил обращение коллектива рыбозавода «Молодая гвардия» о развертывании социалистического соревнования в честь XXV годовщины РККА. Трудящиеся Астраханского округа повсеместно брали повышенные обязательства, не отставали от них рыбаки и работники консервной промышленности.  Уместно вспомнить, что еще в 1941 году по инициативе женщин Камызякского района в области стали формироваться женские рыболовецкие бригады.  В 1941 году в колхозах АРКСа (Астррыбакколхозсоюза)  на рыбодобыче трудились 5199 женщин, в том числе 2210 человек - в море. Рыбопереработка и подавно легла на женские плечи.
                                                           ***
   Начало войны для жителей Сероглазки Енотаевского района началось с колокольного звона. Сброшенный большевиками с церкви колокол так собирал сельский люд на борьбу с большой бедой – в основном, с пожарами. Радиоточки ни у кого не было.  С криками «Пожар!» выбегали люди из своих домов, вот только еще никто не знал, что речь на сельском сходе пойдет о самой большой беде и самом большом пожаре в истории планеты – Великой Отечественной войне. На следующий же день  всех здоровых мужчин поселения  погрузили на баржу и увезли в Астрахань для отправки на фронт. Дороги  были плохими – грунтовыми и главным дорожным трактом считалась Волга с ее притоками. А уж после того, как на нужды фронта повсеместно мобилизовали всю колхозную технику, лодка, наряду с быками и верблюдами,  стала главным средством передвижения  сельчан. Для многих астраханцев образ пристани  это последнее воспоминание-прощание с отцом, мужем, сыном.  Вот и  перед глазами Нины Куликовой (в девичестве Сахаровой)  так и стоит муж сестры Зины – Василий Морозов, а  над водой несется его сильный раздольный голос: «Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья…» С войны он не вернулся.
   Нине тогда уже исполнилось 11 лет. Отец трудился в колхозе «Победа», мама управлялась с детьми, их, как в той присказке, было семеро по лавкам. Директор школы на второй день войны собрал ребят и сказал: «Будем работать наравне со взрослыми». И детство  кончилось – работы с того дня было много. Маршал Жуков как-то сказал, что «на 80% Победу одержал тыл». Ну, если не на 80, то на 50% точно.
   - В Сероглазке в 1941-ом было два рыбзавода, их так и называли – Большой и Маленький, - рассказывает Нина Яковлевна, - Последний стоял на бугре. Баржа подвозила к нему  соль, а мы, дети, таскали ее наверх, где взрослые солили рыбу – воблу, тарань, бершиков. Соль, она что камень, пару лопат сыпнут тебе в мешок, и она уже все руки оторвет. А еще мы таскали чалки соленой  рыбы на вешала.  Укладывали вяленую рыбу в корзины-зимбеля и обшивали их по верху для отправки бойцам Красной Армии. Заготавливали-резали гибкие хворостины тальника для плетения неред. Это такие приспособления для ловли миноги. Она движется у самого дна против течения, заползает в нее и  присасывается к внутренней перегородке корзины. Миноги было очень много, в области в войну действовало 3 миножьих завода, но она водилась только от Черного Яра до Замьян. По свидетельству защитников Сталинграда, среди оглушенной взрывами рыбы, наибольшая доля тоже приходилась на миногу, и они употребляли ее в пищу.  В миноге 30% жира от веса. Я до сих пор считаю, что нет ничего вкуснее пирогов с этой рыбкой или жаркого с картошкой и капустой. Но минога шла  только с началом ледостава, так что все равно в селе было очень голодно. По весне еще лед в воде, а дети ходили на ерик к селу Шамбай (совхоз «Волжский») собирать сладкие корни чакона – в простонародье за «ремчухой». Их сушили, толкли и из этой муки пекли лепешки. И вот что удивительно, несмотря на голод – никто не болел, разве что малярией.
  Сформированные в Астраханской области части шли на Сталинград скрытно – пешком, через Сероглазку. Присядут солдатики отдохнуть, снимут сапоги, а из голенища кровь – ведь жара, все ноги сбиты. И поэтому мы всегда кипятили для них воду и собирали какие-то травы для обработки ран.
   Бомбоубежище (попросту говоря – окопы) за школьным бугром тоже выкопали дети. По всему селу искали для его обустройства доски. Когда люди слышали гул немецких самолетов (а он мерзкий, натужный), то прятались в свои схроны: кто в погреб, кто в бомбоубежище. Пекарню, почту разбомбили, но больше старались попасть в суда на воде – они ведь везли в осажденный Сталинград нефть. И хотя их маскировали под островки на воде – срубленными деревцами, в Волге в то время купаться было невозможно, столько в ней было мазута из разбитых барж.
    А однажды, когда мы, семеро школьников, работали на бахче с ночевой, то увидели, как  в 4 утра на наше поле сбросили диверсантов – мы насчитали их 13 человек. Затаились, чтобы нас не расстреляли, а как  посветлело - побежали домой, бригадир же - в правление,  сообщить в Астрахань о немецком десанте, там был телефон. Не знаю, нашли  их или нет, а только нас опять послали собирать урожай в поле. Очень страшно было. Ночи темные, мы и пикнуть боялись, враг  за каждым кустом мерещился. До сих пор ночью нет-нет, а вернутся во сне и тот страх, и тот враг. Нет ничего страшнее войны, и потому надо радоваться каждому мирному дню,  помнить о той великой цене, которую мы заплатили за нынешнее благополучие.
                                              * **
   Моя мама,  Александра Ефимовна Максимович, была из семьи погорельцев – родовой деревянный домик сгорел в сороковом, а незадолго до того умер глава семьи – его повара первой руки  волжского теплохода сослали в Сибирь за то, что он – охотник, не сдал ружье.   Максим (как звали маму близкие) занималась в Астраханском художественном училище у, еще не ставшего знаменитым Константина Титова, выказывала талант, но прокормить  двух мальчишек и трех девчонок матери было не по силам, и с ее благословения старшие девочки пошли работать в Астраханский речной порт, а мальчишки в токарный цех мастерских на заводе «10 лет Великой Октябрьской Революции». Мама устроилась водителем электрокара, получила комнату в ведомственном общежитии. Мой отец – кондитер из булочной Шарлау хотел наследника, поэтому, узнав, что родилась девочка, оставил жену с новорожденной, так что  наша жизнь вовсе не состояла из «конфет и пирожных и сластей всевозможных». В голодные военные годы мама до двух лет кормила меня грудью, и лишь когда я с голодной диспепсией попала в больницу и вплотную встал вопрос  выживания,  ей пообещали выделить место в  детском садике «Солнышко» - в обмен на то, что она  на общественных началах будет рисовать военные плакаты. Помню, вечерами я ложилась на  расстеленные на полу плакаты и помогала маме  – раскрашивала какие-то фигуры, как сегодня это делают малыши с раскрасками
   Из Астраханского речпорта на фронт отправлялась рыба, а стратегически важные грузы шли из порта в районе 10-ки. В 1942 году с началом бомбежек Астрахани нас, детсадовцев, (садик стоял возле Лебединого озера, сейчас на этом месте Генеральное консульство Исламской Республики Иран) прятали в лабазах под мешками с сушеной воблой. Мамина бригада полностью состояла из женщин. Однажды на рельс попал крупный осколок от снаряда, кар «споткнулся» о него на ходу и мама вылетела на три метра вперед – поломала ребра, получила сотрясение мозга. В другой раз упала за борт судна. А однажды сестры  вынули ее из петли – это когда у нее украли карточки на хлеб. Знаю, что потом она вместе с ними ходила к ограде рыбокомбината, оттуда рабочие иногда выбрасывали таким же бедолагам  рыбьи башки и хвосты, которые удавалось обменять на кусок хлеба.
   Немецкая авиация  в основном бомбила пароходы и нефтехранилища. На 10-ке бомбы попали в нефтебазу, там было много раненых, черный дым стелился над всем городом. Но наши зенитчицы сбили бомбардировщик – он упал в Воложку,  летчик выбросился с парашютом и его тут же окружили астраханцы - хотели растерзать, однако на мотоциклах приехали люди из НКВД и остановили самосуд. Немцы подошли к Астрахани совсем близко. Люди рассказывали о встрече с моторазведчиками. Но это не чудо, что нам удалось остановить врага. Его остановило невероятное напряжение сил, с которым люди ковали Победу.
 
                                          ***
      Летом 1941 года глава семьи Винокуровых Григорий Михайлович был призван на фронт. В мирное время он вместе с женой Марией трудился на Трусовском рыбзаводе Астрахани - сторожем, она – разнорабочей. Под Сталинградом уже шли ожесточенные бои с немцами, и для семьи, в которой подрастали трое детей, а на подходе был четвертый, наступили и вовсе трудные времена. Хорошо еще, что  они успели вывезти родителей Марии из Мурманска на Нижнюю Волгу, которые взяли на себя заботу о детях, однако и ртов на один рабочий аттестат прибавилось, так что Марии теперь приходилось в полном смысле слова работать в две  смены. Зарплата почти полностью шла на облигации государственного займа (ими после войны за ненадобностью обклеивали сундуки), однако на рыбзаводе давали рыбьи потроха, из которых худо-бедно можно было приготовить и первое, и второе на комбижире, поменять на хлеб.  Бабушка  и готовила из  языков сазана или жареных рыбьих желудков, печени частиковых какую-то вкусную еду – на ее «мировые щи» напрашивались соседи.
   По сегодняшним понятиям каждый день Марии Сергеевны Винокуровой можно было бы считать трудовым подвигом. Женщины, заменившие мужей на рабочих местах, таскали тачки с рыбой по 300 кг весом. Разве что заведующий складом-инвалид  был освобожден от воинской повинности, да рыбаки, которые денно и нощно подвозили  к рыбзаводу на колонках и в прорезях тонны рыбы. Рыбное богатство, хотя и сократилось к 1938 году в десяток раз  (из-за того, что в основном шло за валюту на нужды индустриализации) ,  все еще было черпать-не вычерпать. Мария трудилась, куда пошлют - выбирать не приходилось: в сушильном цехе, затем в коптильном. Тут и там во все годы считалась стахановкой, перевыполняя и без того высокие социалистические обязательства. Медаль «За доблестный труд во время ВОВ 1941-1944гг.» она получила уже после Победы. А тогда о наградах не думали. По ее воспоминаниям от всех бед спасала крепкая дружба в коллективе. Женщины подменяли  друг друга, ей ведь надо было бегать кормить младенца – благо, дом Винокуровых стоял на той же Трусовской стороне по улице Суворова. И откуда только молоко бралось – получая  хлебную пайку Мария тут же отдавала ее ребятишкам, дескать, «лисичка принесла», а, чтобы те не видели ее слез, отворачивалась – что может быть страшнее для матери чем голодные дети?  По ночам она на зингеровской машинке строчила детские телогрейки и продавала на рынке, что запрещалось. Но из милиции отпускали, не с грудным же младенцем женщину в камере держать, да и на заводе  кто ее заменит?
   …Вешала ломились от воблы, тарашка шла на копчение, сельдь  «залом» - на соление. Осваивались и новые виды продукции для отправки на фронт – например, сухари из судака.  Добытая чёрная икра шла в основном на паёк военных летчиков и подводников, как калорийный и высокоэнергетический продукт.
   …Похоронка на мужа пришла в марте 1942-го.  Но Мария выстояла. И детей подняла – все окончили ремесленные училища, фельдшерско-акушерские курсы. В последние годы она сильно болела опущением желудка – сказалось поднятие тяжестей на  рыбзаводе. Но без дела никогда не сидела – дом был украшен ее вышивками и ришелье, чистота в нем царила изумительная. И не было в ней ни озлобленности, ни обиды на время, как, впрочем, у многих людей того поколения, выстоявших  в страшной войне. Наверное потому, что в трудные моменты жизни люди понимают, что именно в этой жизни важно, а что преходяще.
   А рассказала о своей бабушке Марии Сергеевне ее внучка Наталья.